У Семенова дела тоже были совсем неважные. Таисия его знать не хотела и объяснять почему наотрез отказалась. Бросала на него в столовой взгляды, но тайно, когда Семенов не видел, а на мировую не шла. Семенов решил ответить контрударом и даже уговорил принять Синичкина в этом ударе участие.

— Я тебе так скажу, женщины — они ревность не переносят, так что собирайся сегодня вечером, будем им характер обламывать.

«А, чем черт не шутит, — подумал Синичкин, — а вдруг действительно подействует».

И привел Семенов вечером двух хохотушек. Они вчетвером чинно и пошли по аллее и долго вышагивали по парку для того, чтобы наткнуться на Таисию и Надю. Но, видно, у Таисии мыслительный аппарат был под стать семеновскому, и Синичкин с Семеновым натолкнулись на своих подруг где-то в центре парка, а до того Надя и Таисия водили своих ухажеров по тому же парку в аналогичных поисках. Первыми не выдержали Синичкин и Семенов.

— Извините, девочки, — сказал Семенов хохотушкам, и они с Синичкиным кинулись за четверкой.

А дальше Семенов отозвал двух кавалеров своих подруг, два офицера отошли с Семеновым и Синичкиным.

— А ну, ребята, — сказал Семенов грозно, — чешите от наших девчонок.

— Вот что, друг, — ответил один офицер. — Мы тебя не трогали, и гуляй себе спокойно.

— Я ведь и побить могу, — сказал Семенов.

— А ты что, боксер? — спросил офицер.

— Может, и боксер, — ответил Семенов.

— Ну что ж, — сказал офицер. — Какой разряд?

— Второй, — соврал Семенов.

— Извините, у меня первый, — ответил офицер и вынул книжечку с разрядом.

На том разговор и закончился. Таков современный способ встречи на дуэли. Показали друг другу разрядные книжечки и разошлись по-хорошему.

Но, когда офицеры вернулись на место, Нади и Таисии уже не было. Наде весь этот маневр показался омерзительным. Таисии пришлось идти за ней.

После этого случая Семенов решил поговорить с Надей, а Синичкину рекомендовал походатайствовать за себя. Результаты переговоров нельзя было назвать ободряющими. Надя заявила Семенову, что она ничего плохого Синичкину не желает, но и встречаться с ним не может, поскольку врать человеку, значит, считать его глупее себя, а значит, опошлять его. И дальше она сказала:

— Никогда, никогда я не смогу простить его, — а потом заплакала.

Синичкин же, причесывая Таисию, которая, может быть, и не случайно пришла делать прическу, услышал от нее такие слова:

— Ты пойми, Вова, два человека встретились. Почему я ему нравлюсь, не знаю, почему он мне нужен — не знаю. Две загадки пересеклись. Я, может, ради него все брошу, а он мне фото жены сует. Да ты мне лучше соври, да хоть месяц я на седьмом небе буду, а потом пусть оно идет как идет. Нет, он свою честность мне подсовывает. Если ты такой честный, будь честным. Верно я говорю, Владимир? Или Леонид, как тебя уж не знаю. Один врет напропалую, другой честный до одурения. Ну и компания здесь у вас.

Дни шли за днями, и отношения Синичкина к Наде с каждым днем менялись то в одну, то в другую сторону. То он ненавидел ее, то хотел бежать, просить прощения, но не бежал, а вскоре и бежать было некуда.

Пришел день отъезда. Последний раз в столовой посмотрели они с Надей друг на друга. Так, наверное, смотрят на поле боя раненые солдаты, когда видят, как уходят, не заметив их, товарищи, а крикнуть нет сил.

Посмотрели друг на друга и расстались. Синичкин с Семеновым уехали на вокзал. А Таисия с Надей остались доживать. Когда уже отъехал автобус от дома отдыха, показалось Семенову, что из-за забора смотрела вслед ему Таисия. Показалось, а может, и в самом деле смотрела.

В поезде уже, в отдельном купе, вдвоем, под охи и ахи проводниц насчет «Куравлева» ехали Синичкин и Семенов, глушили коньяк, и сказал наконец Семенов, преодолев свою тяжелую душу:

— Ну вот сейчас мы одни, скажи мне наконец честно, кто же ты — артист или парикмахер? Мне ж на Алтае надо рассказывать, с кем я водку пил.

— Коньяк, — поправил Синичкин.

— Ну коньяк. Только все равно ведь не поверят, что я здесь коньяк пил, в Куравлева поверят, а что коньяк вместо водки пил, ни в жисть не поверят.

— Да кто тебя спрашивать-то будет, с кем водку пил?

— Да я сам расскажу, с кем пил. А они спросят: «С кем, с кем?» А мне что отвечать?

— Скажи с Меньшиковым.

— А вдруг он не пьет?

— Тогда говори — с Куравлевым.

— Ну вот. наконец-то сознался. Так я и знал, что не ошибся в тебе. — И Семенов полез обниматься.

— Что это тебя на нежности потянуло? — спросил Синичкин.

— Прощаюсь с тобой, — ответил Семенов. — Выхожу. Решил я — назад поеду. Знаешь, не могу без Таисии. Ну не могу, и все. Вопрос в душе остался. Не могу с этим вопросом жить.

— А жена как же?

— Если любит, — сказал Семенов, поднимая чемодан, — приедет и заберет. А я не могу. Прощай, Ленька. Будь здоров. — И вышел на ближайшей станции.

А Синичкин приехал домой и стал ходить на работу. Пошли обычные радостные будни и суматошные праздники. А приблизительно через год села к нему клиентка. Глянул он на нее, а это Надя. Та же самая, неизменившаяся.

— Ой, это вы? — сказала она.

— А это вы, — сказал он.

Потом он делал ей прическу, и они оба молчали. А когда он уже закончил свою работу, Надя сказала:

— А знаете, я ведь вас потом искала, мне Семенов рассказал, как вы путевку и паспорт дома забыли. Только он убежден был, что вы Куравлев, а я после его рассказа поняла, как все это вышло. Я вас искала.

— Я не знал этого.

— А потом я вас перестала искать.

— Глупо как-то все получилось, — сказал Синичкин, — глупо.

Она заплатила деньги в кассу, пожала ему руку и ушла.

Он сел в кресло, поглядел на себя в зеркало и еще раз повторил:

— Глупо.

Потом они встретились снова лет через пять.

Она уже была замужем и имела ребенка от любимого ею мужа.

Он тоже женился на женщине с ребенком и любил эту женщину и этого ребенка.

Они встретились на улице и не узнали друг друга. То есть они кивнули друг другу, потому что показались друг другу знакомыми, и разошлись в разные стороны.

А ведь когда-то они любили друг друга и даже могли быть вместе счастливы.

ГЛАВА V

ПОВЕСТЬ ДЛЯ ДЕТЕЙ

Лягушонок Ливерпуль

Ваня Сидоров никогда и не думал становиться дрессировщиком. Но так получилось. Ваня тогда еще в школе не учился и жил летом в деревне. Шел по дороге и вдруг видит — лягушонок лапку волочит и даже будто жалобно-жалобно пищит. Ване стало жалко лягушонка, и он взял его домой.

Ваня знал, что есть такая примета: если лягушку раздавят, значит, завтра дождь будет. А тут лягушонку отдавили лапку, и назавтра был не дождь, а дождик.

И Ваня возился со своим лягушонком. Он ему сделал во дворе, между корнями большого дерева, площадку, чтобы лягушонок никуда не упрыгал. Но лягушонок об этом и не помышлял. Прыгать он не мог. Сидел и дышал часто-часто. Наверное, ему было очень больно.

А Ваня стал ловить «мухов». Так он называл мух. Он был еще маленьким, Ваня Сидоров, и не знал, как правильно говорить это слово. Но это не мешало ему по-человечески относиться к лягушонку.

Он знал, что лягушки полезные животные. Они ловят вредных мух. А вредные мухи потому, что рано утром садятся на Ваню и будят его раньше времени.

Поэтому Ваня был против мух и за лягушонка.

Он ловил мух и клал их возле лягушонка. Но при Ване лягушонок есть стеснялся. Тогда Ваня отходил от дерева на некоторое время, а когда возвращался, мух уже не было. То ли лягушонок их съедал, то ли мухи убегали. А двигаться лягушонок не мог.